Мне говорили, что три месяца это слишком мало. Вот полгода — это да. Ты просто подожди до Рождества и не заметишь, как обретешь новый дом. Как будто смеялись мне в лицо. Тоска по дому, невероятная, всеобъемлющая, как и прежде бередит рваную рану.
Мне говорят «снесли остановку» и «того магазина давно уже нет». А кинотеатр? Что, закрыли любимый кинотеатр? Да, закрыли. Зато открыли несколько станций метро и даже выбирают дизайн новой карты. И все это за три с лишним месяца. И все это без меня.
Мой город перестраивают без предупреждения. А мне так не хочется, чтобы он менялся. Пусть так же идут мои любимые постановки в Сфере, и мы будем гулять в Саду Эрмитаж перед спектаклем. Пусть так же бегут поезда, показывают фильмы, работают кафе. И пусть всегда будет открыта лодочная станция. И мой любимый каток. Пусть кленовый ковер застелет знакомые сердцу дорожки, и я вновь пройду по ним, как раньше, рука об руку с тобой, вдыхая свежий осенний воздух. Сверкай и переливайся, гори сотнями огней, бейся в бешеном ритме, живи, дыши, мое огромное животное, мой город.
Конечно, я знала, что буду скучать, но не думала, что это будет именно так. Я словно большое древнее дерево, прочно вросшее корнями в русскую землю, туда, где оно выросло и где растут другие родные и любимые деревья. Каждая молекула моего организма несет отпечаток родины, и все мое естество всегда будет стремиться туда. Ни один город на планете с его удобствами и развлечениями не заменит ни свежескошенный луг перед деревенским домом, ни каменные парапеты мостов, ни скамейки в парке с видом на пруд, ни даже запах штукатурки в подъезде, который так по-особенному слышится после долгого отъезда. Вот она русская душа, генетическая память. Вот он загадочный феномен ностальгии.
Вечерами я сидела в маленькой комнате, устеленной тонким ковролином, с большим окном во всю стену. Я коротала время за ноутбуком, иногда поглядывая на крыши соседних английских домов. Мне хотелось вернуться и сделать все то, что я не успела. Мне думалось, вот бы сходить в музей Станиславского, такой маленький московский музей, в который я никогда и не думала сходить за свои двадцать с лишним лет, да и Станиславский меня не особенно интересует. Но сидя в своей лондонской комнатушке мне почему-то казалось важным там побывать.
Мне вспоминалась красная арена цирка на Цветном бульваре, и то, как дети в перерыве лопают сахарную вату и как медведь ловко крутит педали велосипеда всем на удивление. Мне вспоминалось, как мы с тобой уже взрослые ходили туда, чтобы украсть кусочек безвозвратно ушедшего детства. Эти воспоминания натолкнули меня на мысль о статье. Тогда-то я и написала о русском цирке для одного англоязычного сайта, где в красках описала все, включая медведя. А им только и подавай сенсации – вот русские, чудные, научили косолапого на велосипеде кататься!
Вот вернусь, думалось мне, и опять сходим в цирк, и в музей Станиславского обязательно сходим. Полгода пролетели быстро, пришло Рождество. Вместо цирка и музея были больничные стены, но это уже другая история. Когда ты болен, когда ты сломлен и раздавлен, ты смотришь на все иначе, в том числе и на разлуку с домом. Ты уже не тот независимый и смелый человек, ты маленькое скукожившееся существо, которому нужно как можно скорее воспрянуть духом.
Я никогда не забуду, как сойдя с самолета и вдохнув такой родной запах аэропорта Шереметьево, мне хотелось упасть, прям тут, целовать этот грязный пол и кричать во весь голос: «Здравствуй, Родина!». И я упала, упала в объятия встречающего меня мужа. Мы сели в такси и поехали прочь. Погода стояла скверная, снег еще не сошел, на дорогах была сплошная грязно-серая муть. Я помню, как водитель с лицом рецидивиста слушал заунывный шансон, как через забрызганное окно я видела мелькающие церковные луковки. И все сжималось внутри меня и говорило мне: «ты дома, ты дома». И я подумала, что я особенно благодарна Лондону за все это. За урок, за возможность многое понять, за умение ценить свой истинный дом. И я люблю Лондон за эту ностальгию. И за все испытания тоже люблю.
Когда пришла весна, этот удивительный город, цветущий и благоухающий, вновь оказался в моей жизни. Он был похож на огромный котел, в котором из тысячи ароматов неистовый парфюмер варит свои духи. Все здесь зазвучало по-новому, зазвенели мосты и запели улицы. И моя душа, обновленная и возрожденная, ринулась в бой. С новыми силами весенней и радостной порой кинулась она в этот бурлящий котел и отдалась любимому городу вся без остатка.
Сколько удивительных событий мне удалось застать. Сколько интересных и хороших людей я повстречала. Казалось, что каждый предыдущий день был наполнен огромным смыслом, а завтрашний готовил что-то еще более невероятное. Вечерами я работала над своим магистерским проектом, а днем с огромной любовью исследовала каждый миллиметр Лондона и окрестностей. Я ходила на раскопки на берегу Темзы, брала интервью у археологов и сотрудников музеев, прошла практику в редакции мечты, посетила несколько прекраснейших замков, поднялась на самый высокий холм Эдинбурга, а самое главное закончила учебу в одном из старейших университетов Лондона.
Но среди всей этой суеты, среди всех этих радостей и горестей я вновь и вновь вспоминала наш с тобою скромный быт, когда нам было всего-навсего по 19 лет. Тот поблекший паркет, две неудобные деревянные кровати, сдвинутые вместе, практически никаких вещей в полупустой квартире, старенькая газовая плита, на которой мы вместе готовили ужин, а в раскрытое окно на втором этаже врывался запах сирени. Мы смеялись от души, и море казалось по колено. Можно было в два часа ночи выйти в сквер неподалеку и не бояться, лишь теплый летний ветер нежно обдувал плечи. Вокруг темнота, а впереди целая жизнь. Мы были молоды и безрассудны. И по-настоящему счастливы.
© Наталья Семичева. Все права защищены. Копирование данного материала запрещено.
